«Они меня любят»: исповедь матери, позволявшей мужу насиловать их детей в Петербурге

Задержание в Петербурге семейной пары, Дениса Рунова и Екатериной Синкиной, пару лет назад прогремело на всю страну. Детали уголовного дела вызывали только отвращение: мало того, что создали, по сути, порностудию, где снимали насилие отцом над детьми на потеху педофилам, это ещё и происходило годами. Шокировали и личности: обоим за 50, он – логист, она –библиотечная сотрудница – благополучные, никогда не попадавшие в поле зрения полиции.

Кошмар для их детей завершился 14 февраля 2024-го, когда и Рунов, и Синкина были признаны виновными и приговорены. Отец-чудовище отправился на пожизненное и никогда не выйдет на свободу. Мать же отбывает 17-летний срок в колонии. Сейчас, спустя год после зачитывания приговора, она рассказывает о том, что нашла Бога, устроив когда-то ад для собственных детей. Рассказанное ей корреспонденту 78.ru Алёне Маликовой шокирует не меньше деталей зверств, в которых участвовала Синкина.

«Всё происходило постепенно»

Ещё во время следствия вскрылось, что «история болезни» Рунова началась после рождения их дочери в начале «десятых» годов. К тому моменту в семье воспитывались двое мальчиков, один из которых приёмный, но именно после появления на свет девочки начало проявляться настоящее лицо логиста-педофила.

– Когда родилась девочка, что-то у него в голове щёлкнуло. Начал он совершать преступления и в отношении приёмного мальчика. Первое преступление, которое было зафиксировано на фото и на видео, было, когда девочке было всего пять дней от роду, — рассказывал 78.ru начальник 4 отдела оперативно-розыскной части № 1 ГУ МВД РФ по СПб и ЛО Дмитрий Громов.

Сложно сказать, был ли Рунов всегда чудовищем: предположить можно, что просто подавлять свои наклонности перестал, а потом это стало способом неплохого заработка. Вышли на порностудию когда-то именно в рамках поиска источника видео с сексуальным насилием над ребёнком: помимо детей из семьи, жертвами стали ещё двое, которых Рунов просто с улицы подобрал – заманил игрушками.

Отдельно удивляло, что на допросах после задержания он поначалу пытался утверждать, что ничего нелегального в том, что творил с детьми, а потом продавал снимки зверств в «даркнете», не видел. Неужели был настолько оторван от реальности, что в моменте и правда не верил, что делает что-то противозаконное?

Учитывая, что вину в содеянном он всё-таки в суде признал, в это как-то не верится. Ответ Синкиной на главный вопрос, как она могла всё допустить, намекает, откуда взялись эти разговоры. Рунов машинально говорил следователям то, что годами «обкатывал» на супруге.

– Это всё происходило постепенно. Сначала он просто просил делать фотографии на улицах, в общественных местах… Просто детей на улице. Как-то у меня особо не вызывало тревогу, вроде всё разрешено было. Я его спрашивала [зачем]: вроде как в интернете обмен фотографиями, но мне он постоянно говорил, что это не опасно, это совершенно разрешено, не противозаконно, – начинает женщина отвечать на прямой вопрос – почему она не остановила всё.

«Ничего ты мне не сделаешь»

Синкина утверждает, что к насилию над чужими детьми руку не прикладывала, никакого сексуального влечения или желания не испытывала, но снимать продолжала (в рамках следствия подтверждалось, что и активно участвовала, не только как зритель).

– Он действительно заставлял меня фотографировать. Я не наблюдала, я отказывалась, я не хотела этого делать. Я действительно ничего этого не хотела, просто не хотела и не желала. Видео не видела, никогда их не пересматривала. <…> Он говорил, чтобы я тоже это делала, я отказывалась, но… Он всё равно мне говорил, что это надо делать, что это для «домашнего видео». Я никогда к другим детям посторонним не имела никакого отношения, – почти исступлённо повторяла Синкина во время разговора, добавляя, что «очень плохо помнит» и «не понимала всё до конца».

Объясняет этот «туман» постоянно мучившими её головными болями, которые сейчас называет «возможной реакцией на происходившее». Слыша слово «заставлял», сразу хочется в рамках какой-то веры в человечество представить, что Рунов избивал её, приставлял нож к горлу, угрожал убийством детей. Но нет.

– Если я отказывалась, он впадал в дикую истерику, начинал орать, мог кидать еду, посуду, всё что угодно. При слове «нет», это его слова, впадал в «пароксизм ярости», – отвечает на вопрос о насилии по отношению к ней Синкина.

Последнее словосочетание она единственный раз за всё интервью произнесла, сдерживая что-то похожее на горькую усмешку. Она видела мужа-чудовище иначе: как человека, который заботится о них, он ведь говорил так много красивых слов о важности семьи. Прятал за иллюзиями «нормальности» чудовищную реальность – вроде того, как «пароксизмом» прикрывал свои педофильские истерики.

Со слов Синкиной, её уничтожали психологически. Женщина даже сейчас говорит о себе тех времён не как о человеке-сообщнике, а как о предмете, орудии преступления:

– Я так понимаю, что я у него была… подручное средство что-ли. Всегда считала его близким человеком, я верила ему. Он всегда очень красиво говорил, что семья – это самое главное, самое главное дети. Я ему просто верила. <…> Мне от этого очень больно, горько, и для меня это трагедия, –говорит Синкина, едва не заплакав на первом упоминании своего отношения к Рунову.

Если поверить её словам о том, что никакого удовольствия сама она от мерзостей не испытывала, то и правда действия можно объяснить только преступным в контексте отстранением от реальности и ощущением полного бессилия. Особенно учитывая, что Рунов ей сам по-пьяни во всём признался, но она всё равно не пошла в полицию, хоть якобы и умоляла остановиться.

– Я просила не трогать никого из детей. В ответ получила только… Смех. А потом сказал такую фразу: «Ничего ты мне не сделаешь. У тебя ничего не получится», – описывает Синкина.

Она рассказала и эпизод, который объясняет, почему Екатерина могла поверить, что никто ей никогда не поможет – якобы она пыталась рассказать.

– Неправда, что я не искала помощи. Да, я не пошла в полицию, но я пошла в школу, где учились мои дети. Разговаривала с представителем администрации и после этого мне сказали, что обязательно сообщат в полицию, и в опеку, но ничего не произошло… ничего не произошло…

«Могу молиться за детей, просить у них прощения»

Всё вышеописанное не является никаким оправданием, и мы не пытаемся «обелить» отдавшую детей на растерзание – Екатерина виновна. Это признал и суд, и она сама, не пытаясь сказать, что жертва и должна быть на свободе, а не отбывать свой 17-летний срок.

– На УДО я не собираюсь подавать, считаю, что приговор справедливый. У меня есть время всё обдумать, принять взвешенные решения. <…> Очень много читаю христианской литературы, классики. Время здесь проходит очень быстро, работы много.

Екатерина Синкина даже заявляет, что стала религиозной и простила мужа, хоть и признавалась в ненависти к Рунову на суде, да и сейчас с трудом сдерживает эмоции, говоря об этом человеке. Остаток своих дней он проведёт в заключении и, вероятно, о своих детях никогда больше не услышит – ему они, конечно, не пишут. А вот с матерью, как она сама утверждает, говорят регулярно – женщина пытается вымолить у них прощение.

– С момента моего ареста мы всегда на связи. Они занимаются с психологом, я очень надеюсь на то, что моим детям обязательно помогут, что восстановят их в психологическом плане. Единственное о чём я их просила – чтобы всегда держались вместе, поддерживали друг друга. <…> Cейчас я обратилась к Богу. Чувствую раскаяние, могу молиться за детей, просить у них прощения – мне действительно от этого легче. Я постоянно поддерживаю с ними связь, всегда созваниваемся с ними. Они меня ждут, они меня очень любят, – делает Синкина ещё одно шокирующее признание.

Она заявляет, что согласилась на разговор с нами, только потому что не хочет, чтобы ещё хоть один ребёнок пережил ужас её дочери и сыновей. Описывает, что родителям нужно быть очень внимательными и сразу же говорить с ребёнком, не только если тот неожиданно «замкнулся», но и если проявляет гиперактивность – это тоже может быть тревожным сигналом.

Не берёмся однозначно утверждать, искреннее ли её раскаяние. Синкиной сейчас 56. Учитывая срок, из колонии она может уже не выйти. Есть ли смысл врать? Возможно, об этом узнаем, если Екатерина неожиданно решит потом всё-таки попытаться выйти досрочно. Если же поверить её словам, то становится на самом деле гораздо страшнее. Ведь получится, что вся история не о парочке извращенцев, а о том, как годами прячась в построенной клетке «властного партнёра», можно даже от самого себя скрыть страшное осознание. Что за человек на самом деле смотрит на тебя из зеркала.